Романтическое такое
Dec. 2nd, 2011 11:06 pm![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
abs8192Вспоминаются зачем-то два отрывка.
Лось сел у приемного аппарата, надел слуховой шлем. Стрелка часов
ползла. О время, - таинственные сроки, удары сердца, ледяное пространство
вселенной, где летят эти развернутые времена!
И вот, медленный шопот раздался под шлемом в его ушах. Лось сейчас же
закрыл глаза. Снова - повторился отдаленный тревожный, медленный шопот.
Повторялось какое-то странное слово. Лось напряг слух. Словно тихая молния
пронзил его неистовое сердце далекий голос, повторявший печально на
неземном языке:
- Где ты, где ты, где ты?
Голос замолк. Лось глядел перед собой побелевшими, расширенными
глазами... Голос Аэлиты, любви, вечности, голос тоски, летит по всей
вселенной, зовя, призывая, клича, - где ты, где ты, любовь?..
(C) Алексей Толстой, "Аэлита"
Камилл подтащил шезлонг и сел рядом в позе человека с переломленным
позвоночником.
- Есть вещи поскучнее, - сказал он. - Мне все надоело. Это была
огромная ошибка.
- Как дела на том свете? - спросил Горбовский.
- Там темно, - сказал Камилл. Он помолчал. - Сегодня я умирал и
воскресал трижды. Каждый раз было очень больно.
- Трижды, - повторил Горбовский. - Рекорд. - Он посмотрел на Камилла.
- Камилл, скажите мне правду. Я никак не могу понять. Вы человек? Не
стесняйтесь. Я уже никому не успею рассказать. Камилл подумал.
- Не знаю, - сказал он. - Я последний из Чертовой Дюжины. Опыт не
удался, Леонид. Вместо состояния "хочешь, но не можешь" состояние "можешь,
но не хочешь". Это невыносимо тоскливо - мочь и не хотеть.
Горбовский слушал, закрыв глаза.
- Да, я понимаю, - проговорил он. - Мочь и не хотеть - это от машины.
А тоскливо - это от человека.
- Вы ничего не понимаете, - сказал Камилл. - Вы любите мечтать иногда
о мудрости патриархов, у которых нет ни желаний, ни чувств, ни даже
ощущений. Бесплотный разум. Мозг-дальтоник. Великий Логик. Логические
методы требуют абсолютной сосредоточенности. Для того чтобы что-нибудь
сделать в науке, приходится днем и ночью думать об одном и том же, читать
об одном и том же, говорить об одном и том же... А куда уйдешь от своей
психической призмы? От врожденной способности чувствовать... Ведь нужно
любить, нужно читать о любви, нужны зеленые холмы, музыка, картины,
неудовлетворенность, страх, зависть... Вы пытаетесь ограничить себя - и
теряете огромный кусок счастья. И вы прекрасно сознаете, что вы его
теряете. И тогда, чтобы вытравить в себе это сознание и прекратить
мучительную раздвоенность, вы оскопляете себя. Вы отрываете от себя всю
эмоциональную половину человечьего и оставляете только одну реакцию на
окружающий мир - сомнение. "Подвергай сомнению!" - Камилл помолчал. - И
тогда вас ожидает одиночество. - Со страшной тоской он глядел на вечернее
море, на холодеющий пляж, на пустые шезлонги, отбрасывающие странную
тройную тень. - Одиночество... - повторил он. - Вы всегда уходили от меня,
люди. Я всегда был лишним, назойливым и непонятным чудаком. И сейчас вы
тоже уйдете. А я останусь один. Сегодня ночью я воскресну в четвертый раз,
один, на мертвой планете, заваленной пеплом и снегом...
Вдруг на пляже стало шумно. Увязая в песке, к морю спускались
испытатели - восемь испытателей, восемь несостоявшихся нуль-перелетчиков.
Семеро несли на плечах восьмого, слепого, с лицом, обмотанным бинтами.
Слепой, закинув голову, играл на банджо, и все пели:
Когда, как темная вода,
Лихая, лютая беда
Была тебе по грудь,
Ты, не склоняя головы,
Смотрела в прорезь синевы
И продолжала путь...
(C) Стругацкие, "Далёкая Радуга"
Лось сел у приемного аппарата, надел слуховой шлем. Стрелка часов
ползла. О время, - таинственные сроки, удары сердца, ледяное пространство
вселенной, где летят эти развернутые времена!
И вот, медленный шопот раздался под шлемом в его ушах. Лось сейчас же
закрыл глаза. Снова - повторился отдаленный тревожный, медленный шопот.
Повторялось какое-то странное слово. Лось напряг слух. Словно тихая молния
пронзил его неистовое сердце далекий голос, повторявший печально на
неземном языке:
- Где ты, где ты, где ты?
Голос замолк. Лось глядел перед собой побелевшими, расширенными
глазами... Голос Аэлиты, любви, вечности, голос тоски, летит по всей
вселенной, зовя, призывая, клича, - где ты, где ты, любовь?..
(C) Алексей Толстой, "Аэлита"
Камилл подтащил шезлонг и сел рядом в позе человека с переломленным
позвоночником.
- Есть вещи поскучнее, - сказал он. - Мне все надоело. Это была
огромная ошибка.
- Как дела на том свете? - спросил Горбовский.
- Там темно, - сказал Камилл. Он помолчал. - Сегодня я умирал и
воскресал трижды. Каждый раз было очень больно.
- Трижды, - повторил Горбовский. - Рекорд. - Он посмотрел на Камилла.
- Камилл, скажите мне правду. Я никак не могу понять. Вы человек? Не
стесняйтесь. Я уже никому не успею рассказать. Камилл подумал.
- Не знаю, - сказал он. - Я последний из Чертовой Дюжины. Опыт не
удался, Леонид. Вместо состояния "хочешь, но не можешь" состояние "можешь,
но не хочешь". Это невыносимо тоскливо - мочь и не хотеть.
Горбовский слушал, закрыв глаза.
- Да, я понимаю, - проговорил он. - Мочь и не хотеть - это от машины.
А тоскливо - это от человека.
- Вы ничего не понимаете, - сказал Камилл. - Вы любите мечтать иногда
о мудрости патриархов, у которых нет ни желаний, ни чувств, ни даже
ощущений. Бесплотный разум. Мозг-дальтоник. Великий Логик. Логические
методы требуют абсолютной сосредоточенности. Для того чтобы что-нибудь
сделать в науке, приходится днем и ночью думать об одном и том же, читать
об одном и том же, говорить об одном и том же... А куда уйдешь от своей
психической призмы? От врожденной способности чувствовать... Ведь нужно
любить, нужно читать о любви, нужны зеленые холмы, музыка, картины,
неудовлетворенность, страх, зависть... Вы пытаетесь ограничить себя - и
теряете огромный кусок счастья. И вы прекрасно сознаете, что вы его
теряете. И тогда, чтобы вытравить в себе это сознание и прекратить
мучительную раздвоенность, вы оскопляете себя. Вы отрываете от себя всю
эмоциональную половину человечьего и оставляете только одну реакцию на
окружающий мир - сомнение. "Подвергай сомнению!" - Камилл помолчал. - И
тогда вас ожидает одиночество. - Со страшной тоской он глядел на вечернее
море, на холодеющий пляж, на пустые шезлонги, отбрасывающие странную
тройную тень. - Одиночество... - повторил он. - Вы всегда уходили от меня,
люди. Я всегда был лишним, назойливым и непонятным чудаком. И сейчас вы
тоже уйдете. А я останусь один. Сегодня ночью я воскресну в четвертый раз,
один, на мертвой планете, заваленной пеплом и снегом...
Вдруг на пляже стало шумно. Увязая в песке, к морю спускались
испытатели - восемь испытателей, восемь несостоявшихся нуль-перелетчиков.
Семеро несли на плечах восьмого, слепого, с лицом, обмотанным бинтами.
Слепой, закинув голову, играл на банджо, и все пели:
Когда, как темная вода,
Лихая, лютая беда
Была тебе по грудь,
Ты, не склоняя головы,
Смотрела в прорезь синевы
И продолжала путь...
(C) Стругацкие, "Далёкая Радуга"
