(no subject)

Лисица видит сюр, лисицу сюр пленил...

Рубаи стареющего поэта

Оригинал взят у grimnir74 в Рубаи стареющего поэта

***
Я заметил в своих волосах седину,
Время я, к сожалению, не обману.
Как дехкане и шахи, глупцы и пророки,
Я теперь ишака предпочту скакуну.

***
Оглянувшись назад и взглянув на итог,
Понял, что не достиг, а уже изнемог.
Но назад у часов не вращаются стрелки
И не станет обратно скалою песок.

***
Иней лег на виски и на сердце мое
Притупилось на сабле моей острие,
Но пока не допил я до дна свою чашу
Не кружись над душою моей воронье.

Алексей С. Железнов

Град обреченный

-- Глаз цел? -- спросил Денни, вытирая со лба пот.
-- Цел, цел... -- успокоил его Изя. -- Вы все не то
уничтожаете, -- объявил он. -- Вас ведь никто не тронет: вы --
желтоватая оппозиционная либеральная газетка. Вы просто
перестанете быть оппозиционными и либеральными...
-- Изя, -- сказал Кэнси. -- Я тебя в последний раз прошу:
перестань трепаться, иначе я тебя выкину вон.
-- Да не треплюсь я! -- сказал Изя с досадой. -- Дай
кончить! Вы письма, письма уничтожьте! Вам же писали, наверное,
умные люди...
Кэнси воззрился на него.
-- Ч-черт!.. -- прошипел он и выскочил из кабинета. Денни
устремился следом, продолжая на ходу вытирать лицо и шею.
-- Ничего не понимаете! -- сказал Изя. -- Вы же тут все --
кретины. А опасность грозит только умным людям.
-- Что кретины -- то кретины... -- сказал Андрей. -- Это
ты прав.
-- Ага! Умнеешь! -- воскликнул Изя, размахивая
искалеченной рукой. -- Зря. Это опасно! Вот в этом-то и
заключается вся трагедия. Сейчас очень много людей поумнеет, но
поумнеет недостаточно. Они не успеют понять, что сейчас надо
как раз притворяться дурачком...
Андрей посмотрел на Сельму. Сельма глядела на Изю с
восторгом. И секретарша тоже глядела на Изю с восторгом. А Изя
стоял, расставив ноги в тюремных башмаках, небритый, грязный,
расхлюстанный, рубашка из штанов вылезла, на ширинке не хватало
пуговиц, -- стоял во всей своей красе, такой же, как всегда,
нисколечко не изменившийся, -- и разглагольствовал, и поучал.
Андрей вылез из-за стола, подошел к камину, присел рядом с
секретаршей и, отобрав у нее кочергу, принялся ворошить и
перекапывать неохотно горящую бумагу.
-- ...А поэтому, -- поучал Изя, -- уничтожать надо вовсе
не просто те бумаги, где ругают нашего вождя. Ругать тоже можно
по-разному. Уничтожать же надо бумаги, написанные умными
людьми!..

...

-- А вот еще один умный человек! -- провозгласил Изя с
восхищением. -- Слушайте: "Я -- старый подписчик вашей газеты,
и я, в общем и целом, одобряю ее курс. Но почему вы постоянно
выступаете в защиту Ф. Гейгера? Может быть, вы недостаточно
информированы? Я совершенно точно знаю, что Гейгер имеет досье
на всех сколько-нибудь заметных лиц в Городе. Его люди
пронизывают весь муниципальный аппарат. Вероятно, они есть и в
вашей газете. Уверяю вас, эрвистов совсем не так мало, как вы
думаете. Мне известно, что у них есть и оружие..." -- Изя
посмотрел на оборот письма. -- Ах, вот это кто... "Имени моего
прошу не публиковать..." В огонь, в огонь!
-- Можно подумать, что ты знаешь в Городе всех умных
людей, -- сказал Андрей.
-- Между прочим, их не так уж и много, -- возразил Изя,
снова запуская руку в бумажную кучу. -- Я уже не говорю о том,
что умные люди редко пишут в газеты.
Наступило молчание. Денни, накурившись всласть, тоже
подобрался к камину и принялся бросать бумагу в огонь большими
охапками.

http://lib.ru/STRUGACKIE/grad_obr.txt

Невписавшееся поколение

Мою знакомую Лену всегда называли крутой. В двадцать лет она зарабатывала больше папы-инженера и ездила отдыхать за границу. В двадцать пять купила машину. В тридцать начала присматривать квартиру — да, в ипотеку, да, на окраине, но зато большую и свою собственную. Замуж Лена не стремилась: идеал не встретила, а «пивного брюха на диване» ей не хотелось. Больше всего Ленина прекрасная жизнь поражала ее папу: разве может секретарша, пусть даже со свободным английским, зарабатывать такие деньжищи? Не секретарша, а личный помощник большого начальника в иностранной компании, не обижалась Лена и покупала папе на дачу очередной культиватор.

Год назад иностранная компания осознала, что кризис не тетка, пора экономить. Обнаружилось, что большой иностранный начальник вполне в состоянии собственноручно подставить чашку под сопло кофеварки, встретить семью, прилетевшую из Бостона, и забрать свои костюмы из прачечной. Лену уволили.

Теперь она сидит дома и смотрит «Аббатство Даунтон». Деньги, которые по случаю увольнения выплатила Лене законопослушная иностранная компания, давно проедены. Машина продана. Мастерица в дорогом салоне красоты, который Лена исправно посещала последние десять лет, переведена в режим ожидания. Не то чтобы Лена не могла найти работу, но только ездить за тридцать тысяч в Выхино — это для Лены все равно что выйти замуж за «пивное брюхо на диване». Недостойно и вообще пораженчество.
Последние двадцать лет поколение нынешних тридцатилетних описывало жизненные итоги своих родителей выражением «не вписались в рынок». Снисходительно говорили, что, оставшись без работы в 90-е, папа-инженер не сумел откопать в руинах СССР великие возможности. Вскормленные недорогими автокредитами и дешевыми турецкими отелями «все включено», офисные клерки со смутным образованием и профессией типа «криэйтор пиар-направления по работе с корпоративными клиентами» и не представляли, что когда-нибудь повторят судьбу «невписавшегося» поколения.

( Читать дальше... )

(no subject)

Со стола убрали и подали кофе и сбитые сливки. Изя сейчас же ими
вымазался и принялся облизываться, как кот, до ушей.
-- И вообще, знаете, что мне кажется? -- задумчиво
проговорил он. -- Как только общество решит какую-нибудь своя
проблему, сейчас же перед ним встает новая проблема таких же
масштабов... нет, еще больших масштабов. -- Он оживился. --
Отсюда, между прочим, следует одна интересная штука. В конце
концов перед обществом встанут проблемы такой сложности, что
разрешить их будет уже не в силах человеческих. И тогда так
называемый прогресс остановится.
-- Ерунда, -- сказал Андрей. -- Человечество не ставит
перед собой проблем, которые оно не способно решить.
-- А я и не говорю о проблемах, которые человечество перед
собой ставит, -- возразил Изя. -- Я говорю о проблемах, которые
перед человечеством встают. Сами встают. Проблему голода
человечество перед собой не ставило. Оно просто голодало...

(no subject)

-- Да почему это они будут меня обязательно костерить? --
возмутился Гейгер. -- А может быть, наоборот -- воспевать?
-- Нет, -- сказал Изя. -- Воспевать они не станут. Тебе же
Андрей сегодня объяснил насчет ученых. Так вот, великие
писатели тоже всегда брюзжат. Это их нормальное состояние,
потому что они -- это больная совесть общества, о которой само
общество, может быть, даже и не подозревает. А поскольку
символом общества являешься в данном случае ты, тебе в первую
очередь и накидают банок... -- Изя хихикнул. -- Воображаю, как
они расправятся с твоим Румером!
Гейгер пожал плечом.
-- Конечно, если у Румера есть недостатки, настоящий
писатель обязан их изобразить. На то он и писатель, чтобы
врачевать язвы...
-- Сроду писатели не врачевали никаких язв, -- возразил
Изя. -- Больная совесть просто болит, и все...

(no subject)

(no subject)

А Изя все разглагольствовал там насчет здания
культуры...
...Все прочее -- это только строительные леса у стен
храма, говорил он. Все лучшее, что придумало человечество за
сто тысяч лет, все главное, что оно поняло и до чего
додумалось, идет на этот храм. Через тысячелетия своей истории,
воюя, голодая, впадая в рабство и восставая, жря и
совокупляясь, несет человечество, само об этом по подозревая,
этот храм на мутном гребне своей волны. Случается, оно вдруг
замечает на себе этот храм, спохватывается и тогда либо
принимается разносить этот храм по кирпичикам, либо судорожно
поклоняться ему, либо строить другой храм, по соседству и в
поношение, но никогда оно толком не понимает, с чем имеет дело,
и, отчаявшись как-то применить храм тем или иным манером, очень
скоро отвлекается на свои, так называемые насущные нужды:
начинает что-нибудь уже тридцать три раза деленное делить
заново, кого-нибудь распинать, кого-нибудь превозносить -- а
храм знай себе все растет и растет из века в век, из
тысячелетия в тысячелетие, и ни разрушить его, ни окончательно
унизить невозможно... Самое забавное, говорил Изя, что каждый
кирпичик этого храма, каждая вечная книга, каждая вечная
мелодия, каждый неповторимый архитектурный силуэт несут в себе
спрессованный опыт этого самого человечества, мысли его и мысли
о нем, идеи о целях и противоречиях его существования; что
каким бы он ни казался отдельным от всех сиюминутных интересов
этого стада самоедных свиней, он, в то же время и всегда,
неотделим от этого стада и немыслим без него... И еще забавно,
говорил Изя, что храм этот никто, собственно, не строит
сознательно. Его нельзя спланировать заранее на бумаге или в
некоем гениальном мозгу, он растет сам собою, безошибочно
вбирая в себя все лучшее, что порождает человеческая история...
Ты, может быть, думаешь, спрашивал Изя язвительно, что сами
непосредственные строители этого храма -- не свиньи? Господи,
да еще какие свиньи иногда! Вор и подлец Бенвенуто Челлини,
беспробудный пьяница Хемингуэй, педераст Чайковский, шизофреник
и черносотенец Достоевский, домушник и висельник Франсуа
Вийон... Господи, да порядочные люди среди них скорее редкость!
Но они, как коралловые полипы, не ведают, что творят. И все
человечество -- так же. Поколение за поколением жрут,
наслаждаются, хищничают, убивают, дохнут -- ан, глядишь, --
целый коралловый атолл вырос, да какой прекрасный! Да какой
прочный!.. Ну ладно, сказал ему Андрей. Ну -- храм.
Единственная непреходящая ценность. Ладно. А мы все тогда при
чем? Я-то тогда здесь при чем?..
( Read more... )

Град обреченный

Пожалуй главный ответ романа - что в конце пути ты встречаешься сам с собой. И с этого всё начинается заново.

(no subject)

всё меняется словно вода в реке,
даже душу и память как пластилин
лепит время мягким комком в руке,
говоря "ты в мире сём не один".

но когда путь мой пройден, и никого
не осталось, кто мог бы промыть мозги,
остаёшься вроде б и князь сего
мира, в то же время не зря ни зги.

и откроешь внутренний ясный глаз,
и увидишь то, что - один во тьме.
и тогда не станет здесь мнимых "нас",
а останусь "я", да и тот в тюрьме.

вот тогда, сверяя как камертон,
вкус души с оскоминой на зубах,
в зеркалах видишь лик, что был не Христом,
а тобой самим - познаёшь себя.

Коротко-2

У меня для тебя две новости: одна с Первого канала, другая с НТВ.
 
 
Единственный, кто тебя поддерживает — это твой позвоночник.
 
 
Двигатель внутреннего страдания.
 
 
Работницы регистратуры в поликлинике и сотрудницы паспортного стола умеют есть лимон, не меняя выражения лица.
 
 
Свидетели Иеговы позвонили в квартиру районного прокурора и уже через 15 минут изменили свой статус со свидетелей на подозреваемых.
 
 
Cнимали рекламу — порвали два Ван Дамма.
 
 
В жизни главное — не лениться. Захотел поспать, поспи…
 
 
Поезда дальнего следования дают людям возможность в полной мере почувствовать себя домашним котом. Все время лежишь, спишь, ни хрена не делаешь. А встаешь только в туалет или пожрать. Ну и в окно еще смотришь на птичек.

Джон и Мэри Гриббин - Ричард Фейнман жизнь в науке

http://do.gendocs.ru/docs/index-330682.html

(no subject)

льётся прямо с экранов в мозги говно,
пропаганда клеем течёт в умы.
правды нет, есть только кошмары снов
и пиры во время большой чумы.

anekdot.ru сообщает

В обычной семье мать говорит сыну:
- После того как погладил кошку - вымой руки!
В семье кошатников:
- Хорошенько вымой руки, прежде чем кошку гладить!

Очень богатый одесский зубной врач Рабинович эмигрирует в Америку.
Поскольку вывезти всё своё состояние за границу не представляется возможным, он всё своё имущество продал и сделал себе пять пар драгоценных зубных протезов. Стоимость этих протезов намного превышает предельную сумму, которую по закону можно провезти через таможню США.
Он благополучно прибыл в Нью-Йорк и, когда таможенник его спросил, для чего ему пять пар вставных зубов, Рабинович объясняет:
- Евреи, соблюдающие кашрут, держат два набора посуды: один - для мясного, другой - для молочного. Я так религиозен, что держу также две пары зубов: для мясной пищи и для молочной.
Таможенник слегка удивился, но сказал:
- O'key! Для этого вам нужны две пары зубов. Как насчёт ещё трёх пар, находящихся в вашем чемодане?
Рабинович объясняет:
- Понимаете, очень религиозные евреи держат ещё отдельную посуду для мясного и молочного специально для Песаха. Я же так религиозен, что для этого держу отдельную пару зубов!
- О, вы действительно очень крепки в своей вере, если так ревностно соблюдаете все религиозные традиции, - сказал таможенник. - Однако позвольте вас спросить, для чего ещё нужна пятая пара?
Рабинович беспокойно оглядывается, жестом подзывает таможенника поближе, наклоняется к нему и шепчет:
- Знаете, если честно, иногда так хочется пожевать кусочек бекона...

Хаим женился на Доре, но через некоторое время стал увиваться вокруг её младшей сестры Цили. Его тесть Абрам выговаривает ему:
- Хаим, как ты себя ведёшь?
- Но, Абрам Моисеевич, если бы, не дай Бог, не при нём будет сказано, Дора бы умерла, вы бы позволили мне жениться на Циле?
- Конечно, так велит наш обычай.
- Ну так что, вам таки жалко, что Дора ещё жива?

После перестройки многие страны бывшего Союза начали настолько быстро двигаться назад к капитализму, что рискуют сходу проскочить его и оказаться сразу при крепостном праве.

- Алло! Это я в морг попал?
- Нет, пока только дозвонились...