![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
Коммунист против большевизма
Поездка в Советскую Россию. «Практика и теория большевизма»
После провозглашения советской власти в России Рассел в 1918 году писал, что это событие даёт надежду на будущее процветание во всем мире, и даже признал, что большевики его восхищают[22]. 19 мая 1920 года Рассел в составе лейбористской делегации отправился в Советскую Республику и пробыл там по 17 июня 1920 года. Рассел посещает Кремль, где встречается с В. И. Лениным и более часа беседует с ним. Во время этой поездки он встречался также с Троцким, Горьким и Блоком, читал лекции в Петроградском математическом обществе. Расселу удалось встретиться с представителями оппозиции, а также простыми людьми[23].
Рассел признал советскую модель развития не соответствующей истинно коммунистическим идеям[24] и в значительной степени разочаровался в большевиках. В книге воспоминаний об этой поездке «Практика и теория большевизма» (1920) Рассел писал:
Если большевизм окажется единственным сильным и действующим конкурентом капитализма, то я убежден, что не будет создано никакого социализма, а воцарятся лишь хаос и разрушение.
Тот, кто, подобно мне, считает свободный интеллект главным двигателем человеческого прогресса, не может не противостоять большевизму столь же фундаментально, как и римско-католической церкви.
Большевизм не просто политическая доктрина, он ещё и религия со своими догматами и священными писаниями. Когда Ленин хочет доказать какое-нибудь положение, он по мере возможности цитирует Маркса и Энгельса
Несмотря на критику большевизма, Рассел не разочаровался в самих левых идеях, и продолжал называть себя социалистом[25] и даже коммунистом[23]. В этой же книге Рассел писал:
Я верю, что коммунизм необходим миру.
Я приехал в Россию коммунистом, но общение с теми, у кого нет сомнений, тысячекратно усилило мои собственные сомнения — не в самом коммунизме, но в разумности столь безрассудной приверженности символу веры, что ради него люди готовы множить без конца невзгоды, страдания, нищету.
Даже при существующих условиях в России ещё чувствуется влияние животворного духа коммунизма, дух созидающей надежды, поиска средств к уничтожению несправедливости, тирании, жадности — всего того, что мешает росту человеческого духа, стремлению заменить личную конкуренцию совместными действиями, отношения хозяина и раба — свободным сотрудничеством. Эта надежда помогает лучшей части коммунистов выдержать испытания суровых лет, которые переживает Россия, эта же надежда вдохновляет весь мир. Эта надежда не химера, не фантазия, но она может сбыться только благодаря упорному труду, более объективному изучению фактов и, кроме того, настойчивой пропаганде, которая должна сделать необходимость перехода к коммунизму очевидной для огромного большинства рабочих. Возможно, что российский коммунизм потерпит неудачу и погибнет, но коммунизм как таковой не умрет.
Существующая капиталистическая система обречена. Её несправедливость так бросается в глаза, что только невежество и традиция заставляют наёмных рабочих терпеть её. Когда невежество отступает, традиция ослабевает; война разрушила власть традиций над человеческим разумом. Может быть, под влиянием Америки, капиталистическая система и протянет лет пятьдесят, но она будет постепенно ослабевать и никогда не вернет позиций, удерживаемых в XIX в. Пытаться поддержать её — значит бесполезно тратить энергию, которая может быть использована для строительства чего-то нового.
Ещё одной книгой, основанной на впечатлениях от поездки, стала книга «Большевизм и Запад» (1924).
Одним из тех, кто высказал сомнения в правдивости слов Рассела, был Аарон Штейнберг. Штейнберг признает, что Рассел не отрицал его собственное утверждение о враждебности советского режима свободе мысли, однако, все же, замечает в воспоминаниях, что «Бертран Рассел вёл среди нас пропаганду за правительство Ленина и Троцкого». По мнению Штейнберга, сказанное Расселом на тайной встрече разительно отличалось от того, что говорил Рассел позже, поэтому Штейнберг сделал вывод: «… книги Рассела читать очень нужно, но его оценка политических событий, поскольку она опирается на личные его суждения о людях, очень сомнительна»P.S. В прогнозах насчёт капитализма логик ошибся основательно. Рабочих прикормили и смирили их революционный пыл.
Некоторые труды Рассела тут.
http://www.krotov.info/library/17_r/as/rass_14.htm
Для меня время, проведенное в России, превратилось в постепенно усиливавшийся кошмар. Я предал бумаге свои размышления, в которых, на мой взгляд, отразилась правда, но не тот ужас, который владел мною там. Жестокость, бедность, подозрительность, преследования наполняли самый воздух, которым мы дышали. Наши разговоры постоянно прослушивались. Ночи оглашались выстрелами — это убивали в тюрьмах несчастных идеалистов. Все было пропитано лицемерием, люди называли друг друга "товарищ", но как по-разному звучало это слово применительно, скажем, к Ленину или ленивому официанту! Как-то в Петрограде (так назывался в ту пору этот город) ко мне явилась четверка одетых в лохмотья людей, заросших щетиной, с грязными ногтями, спутанными волосами. То были самые известные поэты России. Одному из них позволили зарабатывать на жизнь чтением лекций по стихосложению, если он будет освещать предмет с марксистских позиций, и он жаловался, что хоть убей не может понять, при чем тут Маркс.
Другие оборванцы, с которыми я встретился, были членами Петроградского математического общества. Я присутствовал на одном из заседаний этого Общества, слушал доклад по неевклидовой геометрии. Я ничего не мог понять, кроме формул, записанных на доске, но, судя по ним, это был вполне компетентный доклад. В Англии я никогда не видел таких униженных и жалких бродяг, как петроградские математики. Мне не разрешили встретиться с Кропоткиным, а вскоре он умер. Представители правящего класса выглядели не менее самоуверенно, чем выпускники Итона или Оксфорда. Они были убеждены, что с помощью своей формулы счастья решат все проблемы. Те, что были поумнее, понимали, что это не так, но не осмеливались говорить вслух. Однажды в конфиденциальной беседе врач по фамилии Залкинд стал говорить, что климат оказывает большое влияние на характер, но вдруг осекся и сказал: "Это, конечно, не так. На характер воздействуют только экономические условия". На моих глазах все, что представлялось мне ценным в человеческой жизни, разрушалось в интересах узколобой философии, которую вдалбливали в ум многомиллионного народа, живущего в нищете, о которой запрещалось говорить. С каждым днем, проведенным в России, ужас мой усиливался, в конце концов я потерял всякую способность к объективному суждению.
Из Петрограда мы поехали в Москву, это очень красивый город и благодаря ориентальным мотивам архитектурно более интересный, чем Петроград. Меня ставила в тупик изобретательность большевиков, одержимых идеей массового производства. Главная трапеза, начинавшаяся около четырех часов, включала помимо прочего рыбьи головы. Мне так и не удалось узнать, куда же девались рыбьи тушки, предполагаю, что их съедали народные комиссары. Москва-река кишела рыбой, но ловить ее на удочку не дозволялось, поскольку еще не было придумано более современного способа ловли. Город почти умирал с голоду, а кормить народ продолжали рыбьими головами, выловленными с помощью траулеров, потому что тушки пришлось бы добывать примитивным образом.
Когда мы плыли на пароходе по Волге, Клиффорд Аллен заболел острой пневмонией, которая вызвала обострение туберкулеза. Мы следовали до Саратова, но Аллен был так плох, что его нельзя было снимать с парохода, поэтому Хейден Гест, миссис Сноуден и я оставались на борту до самой Астрахани. Каюта у него была очень тесная, а жара стояла невыносимая. Иллюминаторы приходилось держать плотно задраенными из-за малярийных комаров, к тому же Аллен страдал от жестокой диареи. Мы ухаживали за ним посменно, и хотя на пароходе была русская медсестра, она отказывалась сидеть при нем по ночам, опасаясь, что он умрет и ее схватит дух мертвеца.
...